koryo-saram.com
ЛИТЕРАТУРА ПО КОРЕЕВЕДЕНИЮ
Статьи
Чхве Джехён и культура первых корейских переселенцев
Нам Светлана Георгиевна
Общеизвестно, что причиной перехода корейско-российской границы и заселения корейцами земель российского Приморья в 60-х годах XIX века являлись бедность и голод корейцев у себя на родине. Но не менее важной причиной этого переселения была их огромная потребность в духовном обновлении, которая назревала в корейском обществе уже давно. Эти обе причины взаимосвязаны.
Действительно, нищета, в которой пребывала страна в тот период, не нуждалась в изучении: она бросалась в глаза каждому путешественнику, впервые побывавшему в Корее. Так, русский путешественник, инженер и писатель Н.Г. Гарин-Михайловский, посетивший Корею с целью изучения верховья реки Туманган в сентябре-октябре 1898 года, прощаясь с Кореей на китайском берегу р. Амнокан, назвал ее «темной, нищей, холодной и голодной»/1/.
Причину бедности своей страны сами корейцы видели в консервативности господствующей конфуцианской идеологии и устарелости правящей королевской системы. В открытой форме это недовольство выразилось в реформаторском движении «Кэхваундон» во главе с главным реформатором Ким Ок Кюном, которое, как известно, потерпело поражение. Хотя оно открыто не высказывалось против конфуцианства и королевской власти, все задачи, которые преследовали реформаторы – отказ от изоляции страны; расширение международных связей с развитыми странами; развитие промышленности, торговли, военного дела, финансовой системы; отправка за границу на учебу способной молодежи без различия их сословной принадлежности; развитие реальных, точных наук; обучение детей в школах техническим знаниям, иностранным языкам и многое другое, что не входит в задачу данного сообщения, – по своей сути носили антиконфуцианский характер, имели ярко выраженную антиконфуцианскую направленность/2/.
Мысль и убеждение в необходимости переустройства политической системы, смены веры, идеологии, системы духовных ценностей проникли глубоко в сознание простых граждан, рядовых корейцев. Об этом свидетельствует все тот же Н.Г. Гарин-Михайловский, который писал в своих дневниковых записях в форме вопросов и ответов следующее: «Кореец что-то говорит… Он говорит, что теперешняя династия царствует лишнее, оттого все так плохо пошло в Корее… Он считает, что корейцам иначе надо жить: бросить старое платье, волосы, веру старую бросить…
– А много корейцев так думает?
– Здесь, говорит, много. Да, и я (говорит переводчик – С.Г. Нам) сам знаю, что много, им только неловко самим так говорить…/3/.
Если представители высших слоев общества, интеллигенции из «Кэхваундон» были людьми прояпонской или проамериканской ориентации, ибо эти страны в 70-80-х годах XIX века были преуспевающими в экономическом развитии, то простой люд, простые крестьяне приграничной с могущественной и благополучной Россией (до русско-японской войны 1904 – 1905 гг.) полосы северных провинций Кореи, можно сказать, были людьми пророссийской ориентации. Потому, когда в начале 60-х годов XIX века они оказались на российской территории Приморья, то внутренне они были готовы к массовому принятию христианства, православной веры. Тем более, что в самой Корее адепты христианства подвергались жесточайшим гонениям.
Когда первые корейские переселенцы проходили свое крещение в России, то они уже имели вековой опыт христианского крещения со всеми ужасами его кровавых гонений и казней. Корейцы были не только знакомы с христианскими догмами, обрядами и т.д., но уже ценой жизни и крови десятков тысяч христиан отстояли свое право верить в святое вероучение Христа, в его евангельское учение, доказав на практике, что они «не только религиозные натуры, но и непреклонные христиане», стремящиеся к развитию своей общины, не взирая на бывшие и всегда возможные гонения и пытки. За 115-летнюю историю христианства (с 1784 по 1900 гг.) в Корее его адепты многократно подвергались жесточайшим гонениям, в том числе и в 1862 году /4/ – накануне начала переселения корейского населения в Приморье. Но самая страшная, самая жуткая за всю историю распространения христианства в Корее резня была в 1868 году, когда казнили до 8 тысяч христиан и в стране не осталось ни одного христианского миссионера/5/.
Первые православные крещенные из числа корейцев По-сьетского участка появились в январе 1865 года. Их число нам неизвестно, крещением занимался миссионер Валериан. В 1871 г. миссионер В. Пьянков окрестил 697 человек, из которых 175 человек всего за 4 дня. В 1872 г., когда в крае проживало 3473 чел. корейцев, миссионер иеромонах Валериан, миссионер Тихон и протоиерей Иоанн Верещагин окрестили уже 2154 корейца/6/, что составляло почти 2/3 корейского населения. Массовый переход первых корейских переселенцев, обосновавшихся в районе Посьета, в православную веру был выражением протеста против того ужаса, что творился на их родине, в Корее. Не исключено, что массовое изъявление желания о принятии православия, вызвавшее впоследствии недобрые мысли и подозрения в корысти у некоторых царских чиновников, на самом деле было ни чем иным, как использование ими существовавших в России благоприятных условий – свободная, благожелательная со стороны официальных властей и общественности, торжественно-праздничная и красочная обстановка для давно и тайно вожделенного перехода в православную христианскую веру.
Надо сказать, что все принятые в 60-х годах в христианство корейцы не были подданными России и никакими привилегиями не пользовались, ибо их натурализация с наделением участков земли проходила гораздо позже. Она, воспринятая всеми корейцами с огромным подъемом и радостью, была начата лишь в середине 90-х годов при генерал-губернаторе С.М. Духовском. Тогда в русское подданство было принято около 10 тыс. корейцев, следовательно, на такое же количество увеличилось в России и число православных верующих, т.к. принятие в русское подданство предполагало и одновременный прием в православную веру, срезание корейских кос, знание русского языка. Таким образом, причина массового обращения корейцев в православную веру в 90-х годах ясна, и она не нуждается в дополнительных разъяснениях.
Но были в истории российских корейцев периоды, когда их массовый переход в православие нельзя было объяснить ни протестом против гонений властей христиан, ни преследованием материальных интересов, как это было в 60-х и в середине 90-х годов XIX века. Таковы были периоды, начавшиеся после русско-японской войны 1904-1905 гг. и в начале первой мировой войны 1914 года. Надо сказать, что это феноменальное явление было характерно не только для истории российских корейцев, проживавших на территории Приморья, но и для их соотечественников, проживавших в самой Корее.
Православная вера привлекала корейцев не только их желанием приобщиться к могуществу России, как считают некоторые исследователи, как, например, B . C . Недачин или М.В. Белов, а нечто более постоянным, вечным, свойственным русскому народу, живущему на этой земле. Это такие притяга гельные и благородные черты его характера, как доброта, щедрость и широта души, покровительство и-защита слабых и многие другие благие качества. В лице русского народа корейцы искали и находили своего защитника от притеснений, преследований японских колонизаторов.
Ключом к успехам христианской проповеди является хорошо оборудованная, оснащенная необходимыми учебными, наглядными и иньши пособиями, укомплектованная высокопрофессиональными преподавателями церковная школа. Это одно из самых действенных средств распространения христианского вероучения среди населения, что хорошо понимали обе стороны и русская, и корейская. Корейцы сразу и открыто высказывали и выражали свое деятельное желание приобщаться ко всему русскому. Как только они оседали группами на каком-либо месте для постоянного местожительства, сразу же собирали средства и открывали русские начальные школы, куда родители отправляли своих детей, а зачастую шли сами, желая обучаться всему тому, чему учили там, и прежде всего русскому языку. Но самое удивительное то, что совершенно подобным образом поступали родители-корейцы по отношению к православной миссии в самой Корее: охотно отдавали своих детей в миссионерские школы и не только не предъявляли какие-либо претензии, а наоборот, всячески приветствовали их воспитание в христианском духе /7/.
В среде таких православных корейцев, жаждавших приобщаться ко всему доброму русскому, начал свою общественную деятельность молодой, энергичный 33-х летний Чхве Джэхён, избранный в 1893 году первым корейским волостным старшиной Янчихинской волости. Он, проведший самый «воспитательный» период своей жизни (9-17 лет), когда формируется характер человека, его взгляды на жизнь, его мировоззрение, в среде суровых русских моряков и интеллигентов, хорошо усвоил русский язык (что позволило ему одно время работать переводчиком русского языка среди корейцев), получил православное воспитание, был приобщен к русской литературе, русской культуре, привязанность к которой он сохранил до конца жизни. Чхве Джэхён знал и понимал настроения, желания, нужды и потребности корейцев и достаточно хорошо разбирался в условиях деятельности властей, в возможностях русской стороны. Эти данные предопределили успех всех его начинаний.
В период его работы в новом качестве, а именно с 1895 года, в Приморской области начали учреждать и распространять церковно-приходские школы и школы грамотности, считавшиеся школами нового типа. Курс обучения в них в разное время был различным: от 2-х до 4-х лет. «В программу обучения церковно-приходских школ входило 5 предметов: Закон Божий, церковно-славянский и русский языки, математика, церковные песнопения, история и география»/8/. Но на практике не всегда выполнялась эта программа. В большинстве случаев не включались такие предметы, как церковно-славянский язык, история и география. Но так необходимому для корейского населения русскому языку в этих школах обучали детей. И волостной старшина со всей активностью и свойственной ему кипучей энергией брался за строительство таких школ, открывая в каждой корейской деревне церковь и при ней по школе, а в иной и по две. В основном они строились и содержались на средства самих корейцев – крестьян. В случае необходимости для добывания денег на эти цели волостной старшина организовывал трудовые акции, временные трудовые кооперативы. К средствам, которые приходили на строительство школ от казны или Духовной Миссии, корейцы добавляли свои, отрывая их от своего скудного домашнего бюджета только для того, чтобы дать своим детям образование. Эти дополнительные средства использовались для строительства более просторных и емких помещений, чем было предусмотрено, для обеспечения лучшего стройматериала – красного кирпича, для увеличения казенного жалованья учителям, чем обеспечивался приток лучших преподавателей.
Так об этом писал чиновник министерства иностранных дел Российской империи, один из участников Амурской экспедиции, изучавший среди прочих и проблему китайской и корейской миграции на Дальнем Востоке, В. Граве в 1912 году: «Вполне сознавая пользу образования, корейцы не щадят денег для него и широко отпускают средства. Обычно к казенному содержанию учителей прибавляются из общественных сумм от 300 до 500 руб., что дает возможность иметь прекрасный учительский персонал. Сами здания школ строятся обыкновенно на средства общества при небольшом пособии от казны… Насколько корейцы не жалеют средств на сооружение, можно судить из факта постройки в 1907 году в селе Адими двухклассного церковно-приходского училища стоимостью до 16 тыс. рублей при пособии от миссии в 2500 рублей»/9/, то есть жители села потратили на постройку этого училища средств почти в 6,5 раза больше, чем было предусмотрено (казной) миссией. Потому они, эти школы, выстроенные очень основательно и добротно, резко выделялись от соседских крестьянских фанз, неказистых и бедных, слепленных зачастую из смеси соломы и глины.
В создании корейцами большого числа начальных русских школ на свои средства, конечно, большую роль сыграл существовавший издавна среди них конфуцианский культ знаний, их преклонение перед учением и учеными, что со временем стало чертой их национального характера. Во всех 32 корейских деревнях Приморской области в 1903 году было открыто 32 школы, в основном начальные русские. Так, побывавшие в Корее русские религиозные деятели отмечают, что «грамотность у корейцев также, как у китайцев и японцев, распространена в широких размерах. Неграмотный кореец явление исключительное.
Первоначальную грамоту корейские дети изучают дома под присмотром родителей, мальчик или девочка 7-8 лет уже знают до сотни иероглифов. Вместе с чтением их дети упражняются и в письме этих иероглифов. После этого мальчика определяют уже в школу. Здесь обучение ведется по китайскому образцу и состоит в заучивании наизусть китайских иероглифов. Начинают обычно с менее сложных иероглифов и затем постепенно переходят к наиболее сложным и трудным…»/10/. И так далее обучение конфуцианским канонам, позволявшим впоследствии сдавать государственные экзамены на пост важного чиновника в иерархии государственной власти. Корейские же переселенцы российского Приморья, хоть и сохранили конфуцианский дух преклонения перед учением, хотели обучать своих детей не по китайскому образцу, а по русской педагогической системе, русской педагогической мысли. Их искреннее желание и энергичная деятельность в развитии корейского школьного образования в данном направлении дала свои положительные результаты: к 1903 году, как уже говорилось выше, во всех 32 корейских селениях были открыты русские начальные или церковно-приходские школы.
Выдающуюся роль в культурном просвещении своих сограждан сыграл волостной старшина, который в течение десяти лет своего управления волостью /1893-1903 гг./ проявлял неустанную «просвещенную (по выражению епископа Хрисанфа) заботливость о своем народе». В условиях отсутствия в крае корейских общественных организаций или объединений функции руководителя, организатора культурной деятельности среди корейского населения, объединителя разрозненных корейских семейств, несомненно, выполнял волостной старшина Чхве Джэхён, известный и вошедший в историческую литературу как старшина Цой. Он был просвещеннее и дальновиднее многих своих сограждан и в своей многогранной деятельности смело разрушал унаследованные от своей исторической родины конфуцианские каноны и принципы и вносил в различные области жизни своих подопечных весьма важные и значимые нововведения. То, что было немыслимо в те годы на его исторической родине и было предметом мечтаний самых смелых реформаторов, совершал в своей волости старшина Чхве Джэхён, конечно, в пределах своих возможностей и в соответствии с российскими законами.
Он многое делал для приобщения женской половины своей волости, особенно юной ее поросли, к православию. Этого можно было добиться наиболее результативно и эффективно через строительство женских школ. Чхве Джэхён открывал женские церковно-приходские школы/11/ в волости, где девочки получали равные с мальчиками знания, получали такое же, как и мальчики, православное воспитание, то есть росли равноправным гражданами общества. На исторической родине российских корейцев женщина занимала самую низшую ступеньку в социальной иерархии общества. Ее положение было равносильно положению рабыни, о чем свидетельствовали все европейские религиозные деятели (епископ Хрисанф, католический священник Мутель, православный историк С.В. Недачин), более или менее близко столкнувшиеся с этим явлением на месте, в Корее: «… семейной жизни, как она понимается у нас, не существует среди корейцев благодаря незавидному положению женщины, которая является не подругой своего мужа, а скорее его слугой, рабыней, кореец смотрит на женщину, как на низшее существо, и считает для себя унизительным находиться в женском обществе. Законы и обычаи страны не признают за женщиной никаких прав… Пренебрежение к женщине доходит до того, что у них нет собственных имен, и говоря о женщине, обыкновенно выражаются не иначе, как дочь такого-то или сестра такого-то, о замужней говорят – жена такого-то, а если у нее есть сын, то говорят мать такого-то. Впрочем, корейцы вообще избегают говорить о женщине, считая такой разговор унизительным для мужчины.
Женщины проводят большую часть времени взаперти -на женской половине… Все женщины, кроме прислуг, показываются на улицу или в закрытых носилках, или с закрытыми лицами… Вот такие правила своеобразно-корейского этикета… составляют большой тормоз к распространению христианства среди женщин»/12/.
Нововведения Чхве Джэхёна в сфере образования в значительной мере способствовали разрушению ограничений, существовавших в системе взаимоотношений корейцев по половому признаку, установленных конфуцианской этикой.
При правлении Чхве Джэхёна в селе Янчихе была открыта и ремесленная школа (иначе училище), где дети получали первые навыки технического образования. Как известно, в Корее не было таких школ и вообще учебных заведений технического профиля и, соответственно, не было подготовленных технических специалистов, в чем усмотрели, как мы писали выше, реформаторы из «Кэхваундон» одну из причин отсталости страны, бедности и нищеты ее народа. В силу отсутствия мастеровых в Корее не могло их быть и в числе переселенцев в российское Приморье. Их недостаток должна была восполнить открытая ремесленная школа.
Вся эта деятельность волостного старшины, направленная на просвещение и духовное воспитание корейского населения края и дававшая весьма впечатляющие результаты, была по нраву не только его подопечным. Прогрессивные деяния Чхве Джэхёна были в духе помыслов и забот и начальника русской православной миссии в Сеуле, затем архимандрита и епископа Хрисанфа, посетившего с”лю Янчихе в 1904 году по пути из Сеула во Владивосток. Как раз в эти годы он сам был озабочен делами церковно-приходской школы, сталкивался в Сеуле с трудностями в привлечении кореянок к православию. А в Янчихе он увидел многое из того, что он сам хотел осуществить на земле Кореи, претворенным в жизнь, и потому его отзывы об увиденном здесь не могли не быть восторженными: «При въезде в Янчихе меня приятно поразил целый ряд прекрасных кирпичных домов и затем небольшая церковь, утопающая в зелени окружающих деревьев. Кирпичные дома были ни что иное как школы разных типов и наименований: здесь есть министерская мирская двухклассная школа (светская – С.Н.), женская церковно-приходская, ремесленная школа, дом для квартир учителей и дом священника… Все постройки прочны, удобны и поместительны…»/13/.
А увидев восторженное преклонение перед старшиной, благоговение, которым окружали его благодарные питомцы, епископ находил это в высшей степени достойной и заслуженной наградой старшине за его заботу о просвещении своего народа.
Высокая оценка была дана просветительской деятельности Чхве Джэхёна и. другим очевидцем, свидетелем развития школьного образования в Янчихинской волости В. Граве. Его высказывания по этому вопросу ценны нам тем, что они даются в сравнении с подобным же делом в русских селениях Забайкалья и Приамурского края: «По справедливости можно сказать, что школьное образование среди корейцев стоит выше, чем среди русского населения Приамурского края, не говоря уже о Забайкальской области, где, например, в казачьих поселениях по средней и нижней Аргуни трудно достать грамотных… Напротив, у корейцев нет ни одного селения, где бы не было школы, а есть места, где их две, не считая корейских школ для маленьких детей»/14/.
Эти впечатления двух очевидцев (а их гораздо больше) со всей убедительностью свидетельствуют о высоком для того времени уровне развития школьного образования у российских корейцев. Об этом же свидетельствует официальное признание администрации края в 1899 г. Так, на почетной Амурско-Приморской выставке 1899 г. в г. Хабаровске, явившейся генеральной репетицией перед Всемирной выставкой 1900 г. в г. Париже, по результатам отбора выставленных на ней экспонатов по разделу «Ш. По учебному делу», за номером 213 «за постановку учебного дела» Янчихинское начальное училище (начальная школа – С.Н.) было удостоено «похвальным листом комитета выставки»/15/. Неизвестно, был ли выставлен этот экспонат на Парижской выставке, но его награждение «похвальным листом комитета выставки» предполагает, что эта школа – Янчихинское начальное училище – призвана стать образцом ведения учебного процесса во всех школах края, в особенности корейских.
Таким образом, русские начальные школы в корейских селениях с честью выполняли свое главное предназначение – приобщение корейцев к русской православной духовности, русской культуре и науке. По этому поводу автор книги об Амурско-Приморской выставке Е.Т. Смирнов писал, что «пробывшие долго в школе корейцы становятся хорошими приверженцами всего русского и стараются на корейском языке распространять среди корейцев русские ^акены. Пз вышеприведенного явствует, что начальные цшолы в здешнем крае являются силою не только в смысле сообщения»/16/. Как видно из этой цитаты, автор дает высокую оценку статусу начальной школы, которая обучает учащихся не только алфавиту и основам грамматики языка или математики, но и «русским законам», во-первых. Во-вторых, он говорит здесь об обратной отдаче корейцами знаний, которым их обучали в школах, всему обществу в целом и русскому в том числе. Более конкретно об этом он пишет далее: «Пятнадцатилетнее знакомство с корейцами, обращенными в христианство и устроенными в деревнях в Южно-Уссурийском крае и других местах, дало возможность вывести заключение об их нравственных качествах, бытовых особенностях и степени их полезности для Приморья в качестве колонизационного элемента.
Оказалось, что корейцы доказали свою способность к усвоению начал русской жизни и склонность к христианству. Они делают крупные пожертвования на постройку в их селениях церквей и русских школ, стремясь путем религиозного и умственного развития детей достигнуть сближения с тем народом, который их приютил. Многие из корейцев уже усвоили некоторые обычаи русского общества, женятся на русских, а в числе священнослужителей и учителей есть представители корейской народности»/!7/. Это написано в 1899 году. Значит пятнадцатилетнее знакомство, о котором он пишет, включает период, начиная с 1884 года, когда после заключения русско-корейского соглашения об Ограничении корейской эмиграции всех корейских переселенцев подразделяли на три категории по степени длительности их пребывания на российской территории для их официального принятия в русское подданство, а также 90-е годы, когда были приняты 10 тыс. корейцев первой категории в русское подданство с одновременно поголовным их приемом в христианство, православие. Но на самом деле речь идет о результатах православного воспитания и обучения корейцев в школах по русскому образцу в течение не 15-ти, а почти 40 лет после их пребывания на территории Российского Приморья.
Конец XIX века был временем вступления в жизнь уже представителей третьего поколения корейских переселенцев. Здесь нет преувеличения или натяжки, ибо корейцы того времени (канун русско-японской войны 1904-1905 гг.) очень рано вступали в брак: мальчики в 12-13 лет, а в богатых семьях даже в 7-8 лет, а девочки несколько позже. Российские корейцы третьего поколения – это в какой-то мере уже русифицированные корейцы. Они уже женились на русских, а «в числе священнослужителей и учителей есть (были) пред ставители корейской народности». Таким образом, можно констатировать, что уже в конце XIX века было поло?кено начало «вхождения корейцев в состав части русского народа», как бы этого не хотел и не отрицал Е.Т. Смирнов/19/.
Надо сказать, что высокие оценки о деятельности русских начальных школ в корейских селениях продолжали поступать и закрепляться в письменной исторической литературе. Так было в 1905 году в путевых заметках епископа Хрисан-фа «От Сеула до Владивостока». И после успехи и достижения школьного образования Янчихинской волости продолжали удивлять различных общественных деятелей, чиновников, исследователей, заставляя их изучать и анализировать это явление (В. Граве. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье. СПб, 1912 г.).
Одновременно с повышением роли русского школьного образования среди российских корейцев происходил процесс отрыва их жизни от родной национальной культуры, особенно письменной (в языке, литературе, истории). В этих условиях вполне понятным было их желание преодолеть это отставание, открывая школы с обучением на национальном, корейском языке, неся службу в церквях одновременно на русском и корейском. А чтобы развивать письменную культуру народа, в данном случае российских корейцев, недостаточно было иметь только среду физических носителей языка, было необходимо наличие материальной базы (например, помещения, типографские станки и т.д.), организационной основы (объединения или организации, если можно так выразиться, по определенным областям, интересам и т.д.), на создание которых требовались денежные средства. Материальную сторону корейцы могли взять на себя, на собственное обеспечение, как это бывало с созданием русских начальных школ. Была другая, более сложная для практического осуществления сторона дела. Этой сложностью являлось получение согласия, разрешения на создание подобных инфраструк тур, которое целиком зависело от позиции, мировоззрений и даже от политических пристрастий генерал-губернатора Приамурского края.
В период правления генерал-губернатора П.Ф. Унтер-бергера в 1906-1910 гг., совпавшего с периодом поражения России в русско-японской войне 1904-1905 гг. и колонизации Кореи Японией, нарастали волны корейских переселенцев в Приморье. Их мечта о создании своих национальных школ не могла осуществиться. Генерал-губернатор П.Ф. Ун-тербергер был ярым противником заселения края корейцами и, более того, политиком не благорасположенным к представителям желтой расы. В этих условиях, когда корейцы изгонялись с рабочих мест в угольных шахтах, на казенных предприятиях и т.д. как неблагонадежные элементы, то не могло быть и речи о создании национальных школ или корейских общественных организаций.
«Для создания большей сплоченности между собой живущего у нас корейского населения в последнее время возбуждались просьбы об образовании корейских обществ, долженствовавших укрепить патриотическую связь корейцев и русских и оказывать нам содействие против враждебного нам влияния извне. С этой целью ходатайствовали предоставить этим обществам право иметь школы с преподаванием в них на корейском языке и справлять службу в церкви на корейском языке. Не говоря уже о том, что такого рода общества скорее вели бы к национальному сепаратизму корейского населения, а не слиянию с русским народом, контроль за их деятельностью уходил бы из рук администрации»/20/.
Национальные школы, создававшиеся в больших количествах в самой Корее как рассадники борцов антияпонского сопротивления, должны были выполнять эту роль и в Приморье, куда перемещались в те годы борцы отрядов "Ый-бён". Казалось бы, после поражения в войне против Японии российские власти должны были поддерживать антияпонс кую направленность действий российских корейцев. Подозревая, что рост влияния корейцев в крае с созданием национальных общественных организаций, школ с обучением на корейском языке и вообще развитие корейской национальной культуры будет способствовать росту корейского сепаратизма и ослаблению власти администрации края, генерал-губернатор не только запретил создание, но и сократил уже действовавшие школы.
Известно, что во всяком явлении присутствуют и положительные, и отрицательные моменты – таков закон природы. Генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер видел в деятельности корейцев, за малым исключением, только отрицательное, пагубное и опасное для русского народа, для России. К концу его правления в крае численность корейских школ достигла критического уровня. Так, если в 1903 г. в корейских селениях, как мы писали выше, было 32 школы, то к концу его правления, 1910 г., оставалось, по одним данным, 26 школ, а по другим – еще меньше – 23 школы. Таким образом, в годы его правления в крае сокращалось ежегодно от одной до двух школ. Естественно, в таких условиях речь могла идти только о сохранении оставшихся школ. Лишь после его отставки дело изменилось к лучшему.
В годы генерал-губернаторства Н.Л. Гондатти – человека либеральных убеждений, весьма сочувственно относившегося к подневольному положению переселенцев из Кореи, – школьное образование, как и все дела, связанные с культурным развитием приморских корейцев, претерпело весьма существенные изменения.
Были восстановлены закрытые при П.Ф. Унтербергере школы, и их число в 1911 году почти достигло уровня 1903 г. – 31. Это было очень важно для корейского населения, ибо при всем своем несовершенстве эти школы были для их детей единственным путем, обеспечивавшим им доступ в гимназии, высшие учебные заведения, следовательно, и в русскую куль туру, науку, в русскую духовность. Школьное образование было единственной базовой основой для развития всех остальных сфер культуры российских корейцев.
При Н.Л. Гондатти корейцы получили право на создание своих общественных объединений и своих национальных школ. Интересы, которые он преследовал при этом как генерал-губернатор края, не противоречили интересам корейцев, и это было ими использовано. Так, к концу 1916 года численность корейских национальных школ (по более ранним годам мы не располагаем данными) в крае достигла 182, где обучалось 5750 учащихся и работало 257 учителей/23/. В среднем в каждой школе обучалось по 31-32 ученика и работало по 1-му или по 2 учителя. Хотя эти заведения с большой натяжкой носили название школы, т.к. занятия проводились в неприспособленных для них крестьянских хижинах без соответствующего учебного материала и учебной программы, при низком уровне учительских кадров, не обеспечивавших приемлемого уровня знаний, но корейские крестьяне цепко держалась за них. Неся огромные для бюджета бедноты затраты, они все-таки соглашались на создание таких школ и обучение в них своих детей. И потому, когда в 1914 году при активном вмешательстве японской стороны они должны были закрываться, то не везде следовали этому требованию. Там, где возможно было их тайное, нелегальное функционирование, они продолжали действовать.
В эти же годы, начиная с 1910 г., при активном участии, а зачастую и при руководящей роли одного из самых авторитетных лидеров антияпонского сопротивления российских корейцев Приморья Чхве Джэхёна создавались корейские общественные организации «Чаныхве» (1910 г.), «Квонопх-ве» («Общество поощрения промышленности»), 1911 г. Несмотря на свое сугубо мирное наименование и большой объем культурно-просветительской деятельности, предусмотренной уставом организации, она, конечно, преследовала цель антияпонского сопротивления в самых разных его формах: педагогическая, просветительская, информационная, издательская и т.д. Эта культурно-просветительская форма антияпонской борьбы народа была привнесена в российское Приморье из Кореи, где она получила в те годы большое распространение. В рядах «Квонопхве», в различных ее подразделениях трудилось немало людей из числа политических эмигрантов из Кореи, покинувших страну из-за невыносимых преследований японских колонизаторов.
Конечно, свободное беспрепятственное развитие предусмотренных уставом организации «Квонопхве» сельскохозяйственных, промысловых коопераций, промышленных предприятий корейцев и на основе их успешной деятельности и материальной обеспеченности и достаточности открытие различных культурных учреждений: национальных школ, библиотек, читален журналов, газет на корейском языке и т.д., несомненно, стало бы прорывом в развитии национальной культуры российских корейцев, прорывом в высшие ее сферы. Но этому не суждено было сбыться.
Сложившиеся в начале XX века международные отношения и изменившаяся геополитическая ситуация на Дальнем Востоке объективно были направлены против национальных интересов российских корейцев. По секретному соглашению, заключенному между Россией и Японией в 1911 году, обе стороны обязались выдавать друг другу политических преступников. В эту категорию на территории России попадали корейцы, выступавшие за независимость Кореи, против ее колонизации, то есть боровшиеся против Японии. В их числе оказались лучшие сыны корейского народа, многие годы боровшиеся в рядах армии справедливости» -«Ыйбён» за свободу своей родины, и в их числе оказались и руководители российских корейцев Приморья.
Но самый чувствительный и самый болезненный удар им нанесло заключение в 1914 году военного союза между Россией и Японией о совместной борьбе против Германии на фронтах мировой войны. Этот альянс лишил корейцев последней надежды на помощь России в освобождении Кореи от японской колонизации. И не только. Он вынуждал и обязывал русскоподданных военнообязанных российских корейцев быть в одних рядах с японскими войсками и воевать вместе с ними против Германии.
Начало XX века. Начиналась жестокая эпоха войн и смут: первая мировая война, революции в России /февральская и октябрьская/, гражданская война, иностранная, в том числе и японская, интервенция на Дальнем Востоке в 1918-1922 гг.
А жизнь шла своим чередом. Рождались новые поколения российских корейцев. Взрослея, они поступали в основанные волостным старшиной Чхве Джэхёном церковноприходские школы и получали православное воспитание.
В рассматриваемый нами период, а именно в период правления волостного старшины Чхве Джэхёна, закладывались основы культуры российских корейцев, представлявшей собой синтез культур двух народов – русского и корейского. Ум, сознание корейцев Приморья впитывали, насыщались духом желанной ими русской православной культуры. И главным результатом развития культуры первых корейских переселенцев можно считать постепенное изменение нравственного, духовного склада, духовной природы, если можно так выразиться, человеческого материала корейца.
Во взрослую жизнь вступали представители второго и третьего поколений российских корейцев – уроженцев Южно-Уссурийского края, 80-90-х годов XIX века рождения. Это были люди с православной духовностью, с новым внешним обликом: без корейских кос, стриженные коротко, по-европейски, в европейских костюмах и шляпах, со знанием русского языка, но уже забывающие свой родной, служащие в русской армии, общественно активные, считающие себя частью русского православного общества… Ярчайшими представителями этого поколения корейцев были следующие, известные общественные и военные деятели (в алфавитном порядке перечисленные): Кан Сандо, Ким-Станкевич А.А., Ким Афанасий А., Ким Михаил, Нам Ман-чун, О Хам ук, Хан Мен Ше, Хан Чан Голь и многие, многие др.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. Н.Г. Гарин-Михайловский. По Корее, Манчжурии и Ляодунскому полуострову. – В кн. Н.Г. Гарин-Михайловский. Проза. Воспоминания современников. М., 1988, с. 418. /далее Н.Г. Гарин-Михайловский. Проза…/
2. Г .Д. Тягай. Общественная мысль Кореи в эпоху позднего феодализма. М.1971, с.202-234
3. Н.Г. Гарин-Михайловский. Проза.., с. 415
4. Описание Кореи. М., 1960, с. 423-429
5. С.В. Недачин. Православная церковь в Корее. СПб. 1911., с. 14
6. Пак Б.Д. Корейцы в Российской империи. М., 1993., с.44
7. Белов М.Б. Просветительская деятельность русских православных церквей среди корейских иммигрантов в дореволюционной России. – Актуальные проблемы российского корееведения. М., 1994., с,65
8. С.В. Недачин. Православная церковь.., с. 28
9. Камчатские епархиальные ведомости, №10. 1895., с. 69-70
10. В. Граве. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье. СПб.,
1912,с.187-188
11. С.В. Недачин. Православная церковь.., с. 30
12. Епископ Хрисанф. От Сеула до Владивостока. СПб, 1905,
с. 102
13. С.В. Недачин. Православная церковь…, с. 8, 9. 21
14. Епископ Хрисанф. От Сеула до Владивостока, с. 102
15. В. Граве. Китайцы, корейцы…, с. 187-188
16. Е.Т. Смирнов. Приамурский край на Амурске-Приморской выставке 1899 г. в г. Хабаровске. Хабаровск, 1899, с. 410
17. Там же, с. 212
18. Там же, с. 40
19. Дальний Восток. Корея – Япония – Маньчжурия, /Б.м./. /Б.д./, с. 5
20. Е.Т. Смирнов. Приамурский край на…, с. 41
21. П.Ф. Унтербергер. Приамурский край. 1906-1910. С.Петербург, 1912., с. 88
22. Нам С.Г. Российские корейцы: история и культура. М. 1998, с. 155
23. Там же, с. 158
24. Ким Сын Хва. Очерки по истории советских корейцев, Алма-Ата. 1965, с. 198
Источник: Сайт "Корё Сарам"